ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ, Глава IV
…
— Ах, что говорить! — сказала графиня, махнув рукой. — Ужасное время! Нет, как ни говорите, дурная женщина. Ну, что это за страсти какие-то отчаянные! Это все что-то особенное доказать. Вот она и доказала. Себя погубила и двух прекрасных людей — своего мужа и моего несчастного сына.
Понятны чувства графини, матери Вронского, но согласиться я с ней могу разве что в отношении «страстей отчаянных», которые никогда ни к чему хорошему привести не могут. Но ведь в первых-то главах романа Анна совсем другой предстаёт!
Два обстоятельства сыграли тут роковую роль: во-первых, то, что Анна «вышла замуж без любви или не зная любви», а значит, не была готова противостоять нахлынувшей на неё страсти; а во-вторых, бездумная настойчивость Вронского, ожидавшего найти «гору счастия» в разжигании этих самых «страстей отчаянных». Хотя даже дети Облонских почувствовали перемену в Анне после первой же её встречи с Вронским, но, мне кажется, даже уезжая из Москвы, она ещё не настолько поддалась страсти, чтобы не суметь справиться с ней вдали от Вронского, в Петербурге.
Графиня, конечно, пытается найти оправдания своему сыну, да и нравы того времени были таковы, что «мать Вронского, узнав о его связи, сначала была довольна — потому, что ничто, по ее понятиям, не давало последней отделки блестящему молодому человеку, как связь в высшем свете» - но всё же, если уж пытаться искать правых и виноватых, то именно на Вронском лежит вина за всё происшедшее.
«Точкой невозврата» для Анны становится первый секс с Вронским, очевидно, оказавшийся весьма качественным. Именно после этого Анна заявляет Вронскому: «Все кончено. У меня ничего нет, кроме тебя. Помни это.»
Как самый близкий аналог, мне разве что «Империя чувств» Нагисы Осимы вспоминается. А ещё монолог Билла о Беатрикс Киддо. О превращении обычной пчелы в пчелу-ренегата, пчелу-убийцу…
Как говорится, «до первой крови». Недаром Толстой сравнивает секс с убийством (пусть даже и глядя на происшедшее глазами Вронского): «…Он чувствовал то, что должен чувствовать убийца, когда видит тело, лишенное им жизни. Было что-то ужасное и отвратительное в воспоминаниях о том, за что было заплачено этою страшною ценой стыда. Но, несмотря на весь ужас убийцы пред телом убитого, надо резать на куски, прятать это тело, надо пользоваться тем, что убийца приобрел убийством…»
«Для меня одно и одно — это твоя любовь», - говорит Анна. Но это не любовь. Да, впрочем, в глубине души, мне кажется, Анна и сама это чувствует.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ, ГЛАВА IV
— Я сказал вам, что не позволю вам принимать вашего любовника у себя.
— Мне нужно было видеть его, чтоб...
Она остановилась, не находя никакой выдумки.
— Я не вхожу в подробности о том, для чего женщине нужно видеть любовника. Вам нужно удовлетворение животной страсти...
— Алексей Александрович! Я не говорю, что это невеликодушно, но это непорядочно — бить лежачего.
Впрочем, страсть, разожжённую в Анне Вронсским, даже и «животной»-то назвать трудно. В конце концов, «животные» страсти угасают с достижением их «естественной» цели – беременности и родов. У Анны не так. «Моя любовь все делается страстнее и себялюбивее, и помочь этому нельзя. … Если бы я могла быть чем-нибудь, кроме любовницы, страстно любящей одни его ласки; но я не могу и не хочу быть ничем другим. »
Любопытное явление: превращение секса в основной источник наслаждения для человека приводит к тому, что «услаждающая» функция секса вступает в противоречие с функцией продолжения рода! Мысль, которую я опять-таки уже неоднократно высказывал, не предполагая, что вынес её из «Анны Карениной».
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ, Глава XXIII
— …Ты пойми, я не жена, — говорила Анна, — Он любит меня до тех пор, пока любит. И что ж, чем я поддержу его любовь? Вот этим?
Она вытянула белые руки пред животом.
С необыкновенною быстротой, как это бывает в минуты волнения, мысли и воспоминания толпились в голове Дарьи Александровны. «Я, — думала она, — не привлекала к себе Стиву; он ушел от меня к другим, и та первая, для которой он изменил мне, не удержала его тем, что она была всегда красива и весела. Он бросил ту и взял другую. И неужели Анна этим привлечет и удержит графа Вронского? Если он будет искать этого, то найдет туалеты и манеры еще более привлекательные и веселые. И как ни белы, как ни прекрасны ее обнаженные руки, как ни красив весь ее полный стан, ее разгоряченное лицо из-за этих черных волос, он найдет еще лучше, как ищет и находит мой отвратительный, жалкий и милый муж».
Мне кажется, что в этом пассаже Анна, говоря о Вронском, говорит о нём не как о человеке, а скорее как о бездушном теле, способном лишь служить источником сексуального наслаждения. Потому что если говорить о человеческих, нормальных семейных отношениях, то именно «этим», детьми, как раз и можно «поддержать любовь».
Но Анна, ослеплённая страстью, понять этого уже не в состоянии.
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ, Глава XXV
… «Боже мой, опять об любви», — подумал Вронский, морщась.
— Ведь ты знаешь для чего: для тебя и для детей, которые будут, — сказал он.
— Детей не будет.
— Это очень жалко, — сказал он.
— Тебе это нужно для детей, а обо мне ты не думаешь? — сказала она, совершенно забыв и не слыхав, что он сказал: «для тебя и для детей».
Вопрос о возможности иметь детей был давно спорный и раздражавший ее. Его желание иметь детей она объясняла себе тем, что он не дорожил ее красотой.
Почитаешь такой пассаж – и поневоле начинаешь уже не Анне, а Вронскому симпатизировать!
Собственно говоря, именно отношение Анны к детям и кажется мне наиболее неприятной её чертой.
Особенно её отношение к маленькой Ане.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ, Глава XIX; Глава XXXII
…Но общий дух детской и в особенности англичанка очень не понравились Дарье Александровне. Тотчас же по нескольким словам Дарья Александровна поняла, что Анна, кормилица, нянька и ребенок не сжились вместе и что посещение матерью было дело необычное. Анна хотела достать девочке ее игрушку и не могла найти ее.
Удивительнее же всего было то, что на вопрос о том, сколько у ней зубов, Анна ошиблась и совсем не знала про два последние зуба.
… Анна, как ни старалась, не могла любить эту девочку, а притворяться в любви она не могла.
На первый взгляд, к Серёже Анна относится по-другому. Но ведь, выбирая между ним и Вронским, Анна всё же выбирает Вронского – и в момент выбора, после рождения Ани, выбирает всё же Вронского и бежит с ним в Италию, не попытавшись даже объясниться с Серёжей.
Что-то мне подсказывает, что она не ребёнка в нём видела, а всего лишь любимую игрушку, что-то вроде большого плюшевого медведя, которого так приятно потискать и погладить.
Именно поэтому, мне кажется, и Каренин, поначалу готовый пойти е навстречу в отношении Серёжи, резко меняет свою позицию во второй половине романа (хотя немалую роль здесь, конечно, сыграло и его увлечение сектантством).
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ, ГЛАВА XIX
В столовой он позвонил и велел вошедшему слуге послать опять за доктором. Ему досадно было на жену за то, что она не заботилась об этом прелестном ребенке.
Видя такое отношение Анны к маленькой Ане, я бы на месте Алексея Александровича тоже не решился бы доверить ей воспитание сына.
Journal information