Потому как для ответов на эти вопросы требуется не просто подбор фактов – а он, повторю, у Юшковой-Борисовой весьма даже неплох – а их анализ и осмысление – чего в статье, увы, как раз весьма маловато. Причем если автор и анализирует собранный материал, то продолжает, увы, «руководствоваться» ею же раскритикованными «устаревшими смыслами и представлениями».
Взять, хотя бы, особенно меня резанувшее, наверно, в силу чрезмерной эмоциональности изложения материала у Юшковой-Борисовой сожаление о том, что «распалась связка любовь-брак-дети» и «Брак уже может не являться следствием любви, дети не являются автоматическим следствием брака, и тем более следствием любви».
На мой взгляд, на самом делена всём протяжении человеческой истории такой «связки» никогда и не существовало; то есть, если она где и была, так разве что в головах у писателей-романтиков.
Насколько я понимаю, «впервые в истории» «брак по любви» стал пропагандироваться как официальная доктрина, в противовес браку «церковному» и «буржуазному», только лишь в Советском государстве; и действительно, он вполне логически вытекал из программных установок коммунистов той поры, со всем тем, что в простонародье было прозвано «обобществлением жён» и тому подобными «загогулинами». Но вот откуда и когда «брак по любви» проник на Запад? Ведь сейчас, насколько я понимаю, именно он является основной концепцией брачно-семейных отношений не только «у нас», но и «у них».
Не знаю ответа, но могу предположить, что «брак по любви» явился на Западе детищем «ррреволюции» 1968 года. Как бы то ни было, но в любом случае концепция «брака по любви», что бы там кому ни казалось, является на самом деле очень молодой, насчитывающей лишь несколько десятилетий от роду.
А что же было «до того»? Об этом мы поговорим позже, а пока что хотелось бы отметить ещё и следующее.
При том понимании «брака по любви», которое сложилось в христианских странах до «сексуальной революции», да и в большинстве своём продолжает доминировать и сейчас, этот брак является по сути дела ничем иным, как общественным санкционированием сексуальных отношений юноши и девушки. Да и не могло быть по другому в странах, где в течение тысячелетий тотального господства христианской церкви над всеми сферами жизнедеятельности человека, брак не мог быть иным, нежели как церковным, а церковный брак именно и являлся санкционированием секса, считавшегося греховным и запретным в отсутствие такой санкции.
При таком понимании брака он оказывался делом лишь двоих – мужа и жены. Именно так его продолжает понимать большинство жителей христианских стран и в наше время (в частности, насколько я понимаю, и сама Юшкова-Борисова – отсюда и резанувшие меня слова о ребёнке как «третьем члене супружеской диады»).
Но если попытаться абстрагироваться от предыстории такого «брака», то сразу встаёт вопрос – а зачем же вообще нужно общественное санкционирование сексуальных отношений мужчины и женщины? Христианскому миру, как ни странно, весьма много времени понадобилось, чтобы додуматься до такой постановки вопроса, но к середине ХХ века он всё же был задан, и поскольку ответ на него очевиден, то в обществе почти сразу сложилось новое убеждение – то, что происходит в постели между двумя любовниками, касается их, и только их и никого больше!
Таким образом, в общественном сознании Запада возник некий «когнитивный диссонанс», который в конце концов и породил «сексуальную революцию»: если наши сексуальные отношения касаются только меня и моего партнёра, то с какой стати я должен получать со стороны общества ,которого эти отношения никак не касаются, некую «санкцию» на эти самые отношения? Если обществу всё равно, чем мы с партнёром будем заниматься в постели, то с какой стати мы должны спрашивать у общества разрешения на то, чтобы лечь в постель?
«Брак по любви», вышедший из-под опеки церкви, не мог не превратиться в т.н. «гражданский брак», широчайшее распространение которого мы и наблюдаем ныне во всех «христианских» странах.
Вот, Юшкова-Борисова сетует, что «православная церковь называет не иначе как "блудным сожительством"». А что, разве неправильно называет?
Но, позвольте спросить – а разве брак, официально зарегистрированный государством или христианской церковью, не является точно таким же «блудным сожительством »? Что, молодые, вернувшись из ЗАГСа или храма, не сексом занимаются, а молитвы читают или Конституцию изучают?
В чем разница?
Если отвлечься от всякой там мистики, эзотерики и «духовности», то нет её. Нет разницы.
Так что в данном конкретном аспекте нынешний «кризис семьи» был заложен, увы, в самой концепции христианского церковного брака, державшейся исключительно на всемогуществе христианской церкви. И потому в данном случае, боюсь, не с «гражданским браком» надо бороться, а в самой «консерватории что-то менять». Как именно – об этом я попытаюсь поразмышлять в последующих частях размышлений (которые, ну, уж очень длинными вышли – звиняйте :-( )
Несколько слов ещё о российских особенностях «когнитивного диссонанса», лежащего в основе кризиса традиционного «христианского» брака.
Именно в Совдепии, как я уже сказал, внедрение в жизнь «брака по любви» начало осуществляться на государственном уровне, решительно и последовательно, со всеми вытекающими из него последствиями в виде свободы разводов и общественным воспитанием детей.
Однако коммунистическая утопия просуществовала в отдельно взятой стране совсем недолго; и подобно тому как в советскую армию вместо революционных комдивов вернулись прежние генералы, так и в семейную жизнь вернулись все прежние институты, вроде сложных процедур регистрации брака и развода, семейного воспитания детей и возможности наследования имущества, и т.д., и т.п. И в то же время на словах концепция «брака по любви» сохранялась в неизменном виде.
В результате «когнитивный диссонанс», возможно, принял ещё более острые формы, чем на Западе. Вернувшиеся в семью «забота о детях» и «совместное наживание имущества» предполагали нерушимость брака, идеологической основой которого на Западе было христианское учение; в условиях официально атеистической и антихристианской идеологии Совка это было невозможно. Соответственно, место «христианских заповедей» в качестве идеологического обоснования «священности» и «нерушимости» брачных уз стала использоваться концепция «любви до гроба»; что в контексте подхода к регистрации брака как санкционировании сексуальных отношений принимало становилось чем-то уж совсем уродливым и вступало в явное противоречие с биологической природой человека.
Власть явно рассчитывала решить эту проблему, как одну из очень и очень многих, в ходе «воспитания нового человека», достойного «жить при коммунизме» - до чудовищности чужеродного идеалистического элемента в материалистической марксисткой доктрине; для этих целей как необходимый элемент советского воспитания воспевалась «любовь» и «лебединая верность» своей избраннице (избраннику), «верность до гробовой доски»; биология бесцеремонно игнорировалась. Как же – ведь человек – существо «социальное»!
И никто не желал вспоминать слова классика о том, что «человек – животное многобрачное, даже чрезвычайно многобрачное». Но биология всё равно брала своё. Вот и полнился Совок несчастными одинокими матерями и спившимися отцами, да ежевечерне развлекавшимися жестоким взаимным лаем семейными парами, когда-то поверившими в пропагандистскую сказку и женившимися «по любви».
У вас, должно быть, уже уши вянут и разум возмущённый закипает: что же, я - противник любви? Что же, я – за то, чтобы муж с женой не любили друг друга?
А вот и нет!
Я-то как раз за брак по любви.
Я против брака по влюбленности. Я против того, чтобы понимать «брак по любви» как общественную санкцию на секс между влюблёнными.
Я против того, чтобы люди действовали по принципу «Я люблю тебя, и потому хочу на тебе жениться».
Я за то, чтобы двое, решившие создать семью, могли с чистым сердцем сказать всем и каждому: «Мы приняли решение пожениться, и потому мы полюбили друг друга!»
Такой вот тезис :-)
Сейчас я его лишь высказываю, а подробнее попытаюсь раскрыть в последующих частях своих рассуждений.
Продолжение следует!
Journal information