bigstonedragon

МЫСЛИ О СЕМЬЕ И МАРКСИЗМЕ, НАВЕЯННЫЕ ЧТЕНИЕМ «САГИ О ФОРСАЙТАХ» издания 1982 года
(I)

Свой предыдущий пост, касавшийся «Саги о Форсайтах», я не случайно завершил упоминанием о Вронском. Попавшему в мои руки изданию Саги (1982 год, издательство «Художественная литература», серия «Библиотека классики»; тираж 650000 экземпляров!) предпослано предисловие, которое меня угораздило прочитать и которое очень меня разозлило. Предисловие это, под заглавием «Джон Голсуорси - создатель Саги о Форсайтах» и за авторством Д.Жантиевой, можно достаточно легко отыскать в интернете (например, вот здесь - http://www.litmir.co/br/?b=250163). В этом предисловии Жантиева как раз и проводит параллель между Анной Карениной и Ирэн Форсайт:

… Не случайно так сходны судьбы Ирэн и героини «Анны Карениной» — романа, который имел для Голсуорси огромное значение, как видно из его письма к переводчице романа К. Гарнет, из его статей о Толстом. Обыденна и предыстория брака обеих героинь. Анну в юности выдают замуж за видного чиновника Каренина. Бесприданница Ирэн, чувствуя себя лишней в доме мачехи, после длительных настойчивых домогательств Сомса соглашается выйти за него замуж, взяв с него слово (которое Сомс впоследствии нарушил), что он отпустит ее, если их брак окажется неудачным.

Сама по себе мысль о такой параллели, наверно, показалась бы мне не более чем любопытной, если бы не последовавшее продолжение:

Анна и Ирэн лишь позднее понимают, что такое подлинная любовь, и обе, оказавшись в оковах буржуазного брака, переживают трагедию.

Называть «подлинной любовью» отношения Анны и Вронского, Ирэн и Босини!! В этой фразе, как мне кажется, содержится квинтэссенция того подхода к вопросам «любви» и «семьи», который казался мне каноническим в позднесоветском обществе.
В рамках того «воспитания чувств», которое практиковалось и которому учили подрастающее поколение советские «семья и школа», не было понимания различий между «влюблённостью» и «любовью», между разрушительной страстью и созидательным чувством.
Противопоставляя «буржуазный брак» и «подлинную любовь», Жантиева, наряду с легионом других «специалистов по вопросам семьи», пытается навязать мысль, будто только такая «подлинная любовь» и может служить основой брака. Увы, усилия эти, насколько я могу судить, не пропали даром, и идея «овладела массами» – что и стало одной из причин нынешнего «кризиса института брака».
А и в самом деле – такое впечатление, что все эти «специалисты», и Жантиева в том числе, читали роман Толстого лишь до того момента, когда Анна сбежала с Вронским, создав с ним де-факто ту самую «идеальную семью», основанную на «подлинной любви». И забывают о том, что с этой «идеальной семьёй» произошло в дальнейшем.
Попытки построить брак на основе такой «любви» сродни, на мой взгляд, попыткам построить для обретения «рая с милым» шалаш не где-нибудь, а прямо посреди леса, охваченного пожаром. Сгорит такой шалаш – и не останется на его месте ничего, кроме пепла!
Голсуорси, в отличие от Толстого, не стал исследовать вопрос, что было бы с Ирэн и Босини дальше, в случае, если бы, как говорится, «осуществилась их любовь». Его интересует другой ракурс «мысли семейной», и именно этим он оказался очень интересен мне.
Сих пор мне казалось, что все баталии вокруг института семьи разворачиваются лишь по вопросу о том, на что должен быть ориентирован брак – на детей или на «любовь» супругов друг к другу. И только из романа Голсуорси я понял, что может быть и ТРЕТЬЯ модель – брак, ориентированный на собственность! И более того, похоже, что до ХХ века именно такой брак и являлся господствующей моделью.
Если задуматься, то в обществе, где женщина была лишена всяких прав и рассматривалась лишь как часть домашнего хозяйства, по-другому и быть не могло. Насколько я помню, даже Маркс, рассуждая о стоимости рабочей силы, включал в неё расходы не только на поддержание жизнедеятельности самого пролетария, но и расходы на содержание жены и детей.
Жена, таким образом, являлась не более чем одной из составляющих того капитала, которым владел её муж, одной из его инвестиций, которая, как и другие инвестиции, могла оказаться более удачной или менее удачной. И в свете такого подхода термин «брак по расчету» приобретает совсем иное звучание: «расчет» здесь оказывается именно математическим расчетом, оценкой эффективности «жены» как одной из возможных инвестиций!
Мне, выросшему в условиях общества, где равноправие мужчины и женщины казалось естественной, само собой разумеющейся нормой, где муж и жена не просто могли, но обязаны были оба трудиться и на равных обеспечивать семью, подобный «инвестиционный» подход к браку просто не мог прийти в голову. Всю жизнь воюя за «брак по расчету» против «брака по любви», я, оказывается, воевал «не под тем флагом»: я разумел под «браком по расчету» рациональный подход к оценке психологической совместимости супругов, их способности ужиться вместе и совместными усилиями воспитать детей; а мои заочные оппоненты (интернета-то в те времена не было!) имели в виду совсем другое – «инвестиционный» подход, демонстрируемый Сомсом по отношению к Ирэн, реализация которого в условиях советского общества была просто невозможна.
Но и мои «оппоненты», в лице получивших официальное одобрение советских идеологов, получается, тоже воевали с несуществующим противником! Под пресловутым термином «брак по расчету» они разумели «брак буржуазный», т.е. основанный на «инвестиционном подходе», что было актуально во времена Маркса, но начисто кануло в Лету уже к середине ХХ века.
Дилемма, которая была актуальна во времена Голсуорси, во времена бабушек и дедушек идеологов, пытавшихся формировать мышление советских людей 1960-х-1980-х годов, к середине ХХ века оказалась ложной, не отражавшей реалии нового общества. Здесь, как и во многих других вопросах, марксистская теория застыла на уровне 100-летней давности, в то время как жизнь ушла далеко вперёд.
Получается, что та модель семьи, которая мне представляется естественной и единственно возможной – семья, ориентированная не на «собственность» и не на «чувства», а на детей, – такая семья всерьёз вообще никем и никогда не рассматривалась!