Второй раз, обращаясь к аргументации в пользу своего видения, Ефремов ограничивается лишь одной фразой – утерждением о том, что…
…величайшая сила организма — Кундалини, сила полового созревания.
Как её понимать? Как утверждение, что Кундалини - это величайшая сила, понимаемая как сила физическая? Конечно, половое созревание действительно сопряжено с ростом мускулатуры, но в контексте романа, мне кажется, речь идёт о другом – скорее, о «движущих силах» организма как стимулах к свершению великих дел, к достижению больших целей.
Из трёх основных «стимулов» современного общества – власть, богатство, познание – в мире Туманности Андромеды остался лишь один последний.
Инстинкт собственности, с наличием которого у человека Ефремов не спорит («…Ревность, этот остаток первобытного полового отбора — соперничества за самку, за самца — все равно, расцветала на основе инстинкта собственности, временно угасла в эротически упорядоченной жизни античного времени и вновь возродилась при феодализме.»), в ходе эволюции общества умер «сам собой»: « С возрастанием уровня культуры ослабевало стремление к грубому счастью собственности, жадному количественному увеличению обладания, быстро притупляющемуся и оставляющему тёмную неудовлетворённость.»
Что же касается «воли к власти», доминированию, то, согласно Ефремову, «стремление владычествовать, возвышаться над другими, повелевать людьми — один из самых примитивных инстинктов, наиболее ярко выраженный у самцов павианов. »
Этот инстинкт, в отличие от инстинкта собственности, не отмирает сам собой. «…Несмотря на неизбежное возрастание доброты, сострадания и нежности, всегда возможно появление людей с архаическим пониманием доблести, с диким стремлением к власти над людьми, возвышению себя через унижение других. Одна бешеная собака может искусать и подвергнуть смертельной опасности сотни людей. Так и человек с искривленной психологией в силах причинить в добром, ничего не подозревающем окружении ужасные бедствия, пока мир, давно забывший о прежних социальных опасностях, сумеет изолировать и трансформировать его.» Именно с этим инстинктом и борются «охранительные машины» общества будущего.
Ефремов пишет, что «для мыслящего человека извечно единственным выходом было познание необходимости и победа над ней, неустанный труд творчества и познания» - и тут трудно не согласиться. По крайней мере, если говорить именно про человека мыслящего.
Но не правильнее ли было найти способы обратить на пользу обществу не только энергию ученых (брахманов), жаждущих знаний, но и энергию кшатриев, рвущихся к власти, и предпринимательскую энергию вайшья?
Разве не создаёт насильственное подавление «инстинкта власти» ту же самую опасность «нервных надломов и психосдвигов», что и насильственное подавление «основного инстинкта»?
Можно, правда, предположить, что, подобно тому, как то произошло в упомянутом мною ранее эксперименте с «крысиным раем», при достижении обществом высокого уровня счастья для всех членов общества все «касты», кроме условных «брахманов», жаждущих познания, вымерли сами собой.
Но не является ли при таком раскладе стремление к познанию самодостаточным стимулом для развития человечества, не нуждающимся в дополнительном усилении через «эротическую остроту чувства»?
Мы вновь возвращаемся всё к тому же вопросу о «биохимии человека» и «алертности мозга»… :-(
Можете смеяться, но мне только сейчас пришло в голову, что я совсем упустил ещё один возможный аспект роли эротики в ефремовском обществе будущего – а именно, её роли в суммарном «возрастании радости» человечества.
Посему беру передышку – текст у меня и без того непомерно огромным получается. И чтобы завершить день на оптимистической ноте, приведу ещё одну цитату Ефремова, с которой, наверно, и начну следующий раз продолжение разговора о роли эротики в построении коммунизма:
«Забота о физической мощи за тысячелетия сделала то, что рядовой человек планеты стал подобен древним героям, ненасытным в подвиге, любви и познании.»
Journal information